Статья: Два вида русов в юго-восточной Прибалтике

Статья: Два вида русов в юго-восточной Прибалтике

Кузьмин А. Г.

Один из устойчивых сюжетов восточных авторов — указание на два вида русов — обычно рассматривается в связи с упоминанием этнонима «русь» по отношению к разным племенам Причерноморья и Северного Кавказа. При этом, как правило, редко учитывается сам факт смешения именно разноэтничных русов. Так, киевские ученые Д.Т. Березовец и Ю.М. Брайчевский, убедительно показав, что «русами» называли алан салтовской культуры верховьев Дона, поселили их и на Днепре. Но антропологи (прежде всего Т.И. Алексеева) показали, что антропологический тип приднепровских русов и салтовцев различен. Да и древнейший летописец, выводя славян и русов из Норика (области Ругиланда, где славяне и руги смешивались, по крайней мере, с IV века), пользовался реальными преданиями. Киевская христианская община второй четверти Х века при Ильинской церкви в погребальном обряде полностью повторяла одновременные погребения в Великой Моравии, и как это предполагал еще проницательный Н.К. Никольский, была основана мигрантами из Моравии, переживавшей сильнейшее давление со стороны Рима и немецкого духовенства.

О начале Руси летописцы спорили, переписывая летопись на протяжении Х–ХII вв. Один из ранних летописцев разместил «варягов» по всему Волго-Балтийскому пути от англов и волохов (Священной Римской империи) до «предела Симова», то есть до Волжской Болгарии, которую в Киеве считали «сынами Амоновыми». Потом на этом пути размещали разные племена, и рассказывая о «призвании варягов» под 862 годом, летописец предупреждает читателей, что «идоша за море к Варягом, к Руси; сице бо тии звахуся Варязи Русь», тогда как на Балтике были и другие варяжские племена — «свие, урмане, анъгляне, гъты», которых не следует смешивать с «Русью». А киевские летописцы явно знали, что русы из Норика и Паннонии и русы-руги с острова Рюген и с южного берега Балтики — ветви одного этноса, к этому времени уже ославяненного. Современник русских летописцев Адам Бременский назовет население Рюгена единственным славянским племенем, которое имеет короля.

Для понимания этнической природы дунайской и южнобалтийской Русий большой материал дает «Список городов русских дальних и ближних», вроде бы всем знакомый и, тем не менее, слабо изученный. По существу имеется лишь одно серьезное исследование и публикация документа М.Н. Тихомировым (1). «Список» возник явно в окружении митрополита Киприана вскоре после его утверждения в таком качестве в 1390 году. Настороженное отношение к источнику отчасти предопределялось и отношением к самому Киприану. Константинополь утвердил его митрополитом в 1374 году на место живого и высоко чтимого митрополита Алексия. Московский князь Дмитрий резко пресекал попытки Киприана утвердиться в Москве, и в противостоянии Москвы и Литвы Киприан был на стороне последней. И тем интересней его «список» городов, которые должны были входить в возглавлявшуюся им митрополию. Болгарин по происхождению, он включил в список русских городов горада низовьев Дунай и Черноморского побережья. Это те города, куда Святослав в Х веке намеревался перенести центр державы — ближе к Норику и Руси Дунайской. Эти города Константинополь не передавал болгарской митрополии, но и Киприану тоже не передал. А появление здесь ветви русов объясняется развалом державы Аттилы в V веке и миграцией на эту территорию части ругов. Другая значительная часть «списка» — Волошские города — Прикарпатская «Червленая» Русь. Здесь Киприан даже поставил своего епископа, но Константинополь не поддержал и эту инициативу. А ближе всего относится к данной теме — большой список «русских» городов Великого княжества Литовского, к которому Киприан долго был более расположен, нежели к Москве. В числе этого списка были и Вильно, и Ковно, и вся территория по Неману, где располагалась так называемая «Черная Русь». «Черной» она стала по той же причине, что и нынешнее Черное море. В славяно-русском языке красный цвет обозначался словом «Чермный» или «Червленый», а слово «красный» означало «красивый». По соседству же с «красной» Русью на Немане находилась другая — «белая», и требовалось как бы самоопределение. А славяноязычие большей части Великого княжества Литовского в XIV веке в литературе отмечалось, отмечалось и то, что в социальном плане на Немане противостояли те же «бояре» и «смерды».

***

Несмотря на исключительную важность вопроса о Балтийской Руси как для норманистов, так и антинорманистов, он остается, пожалуй, наименее изученным во всем комплексе проблем, связанных с образованием Древнерусского государства. И это несмотря на то, что уже в первой половине XIX в. был выявлен широкий круг источников, в которых упоминается Балтийская (Варяжская) Русь (2). Очень многие авторы так или иначе должны были оценивать “попутно” встречные указания на эту “Русь”. Но чаще всего такие сведения заносятся в разряд “сомнительных”, объявляются ошибками переписчиков и т. п. В таком отношении к этим сведениям отчасти “повинен С.Гедеонов. В его концепции “Русь” — это только южное, приднепровское образование, противостоящее “варягам” — первоначально балтийским славянам. Даже в тех случаях, когда он наталкивался на источники о Балтийской Руси, он говорил о них в подстрочнике с явным недоумением. Позднейший же спор норманистов и антинорманистов свелся к альтернативе: Скандинавия или Приднепровье. А при такой постановке вопроса Балтийская Русь явно мешала и той, и другой стороне. Норманистов сведения о ней не устраивали потому, что подрывалось представление о тождестве “Руси” и “Швеции”, а антинорманистов потому, что необходимо было учитывать наличие еще какой-то Руси в Прибалтике. Достаточно сказать, что проблема эта не нашла никакого отражения в специальных исследованиях И.П. Шаскольского, посвященных вроде бы критике современных норманистских представлений. Не учитывал их и коллективный труд, посвященный советской историографии Киевской Руси (3). В ней, в частности, вообще не упомянуто обсуждение этого вопроса в 1970–1971 гг. в журнале “Вопросы истории” польским ученым Г. Ловмяньским и автором настоящей работы (4).

О том, что остров Рюген (Ругия) назывался “Русью” (Рутенией) писали многие авторы, в том числе и в советское время (5). Расхождения в упомянутом обсуждении касались лишь оценки этого факта. Г. Ловмяньский полагал, что название не выходит за пределы острова, и что оно своеобразный “мираж”: смешение ругов с русами по случайному созвучию. Ряд источников, говорящих о Руси на Балтике, он отвел как поздние или сомнительные. Поэтому уже, необходимо рассмотреть их в целостном виде.

Известно, что “Русь” имеет в источниках разные обозначения. В латинской традиции, сохраняющейся и в средневековой литературе, преобладает написание Rutenia или Ruthenia. В собственно германских источниках это чаще всего Rugia со множеством вариантов, собранных и непонятых одним из наиболее активных современных норманистов А.В. Назаренко, недоумевающим по поводу постоянной взаимозамены написаний Rugia-Russia (6). В византийских и восточных источниках преобладают написания «Росия» и «Русия». Встречается оно и в западной средневековой литературе (в частности, в итальянских и английских источниках). При этом имеются в виду и разные «Русии», и разные значения этнонима. В иранских языках, как сказано, этноним связывался с «белым» цветом, символизировавшим социально привилегированное положение. Смысл многочисленных вариантов обозначения (тоже многочисленных) «Русий» в Европе в значительной мере объясняется обычными латинскими характеристиками галльского племени Рутенов: «Russus Rutheni» и «Flavi Rutheni» — «Красные» (или красноватые) и «Златокудрые» (опять-таки с красноватым оттенком) Рутены. А в кельтском — это тоже один из вариантов обозначения красного цвета. Лиупранд в Х веке прямо связывал этноним «русы» в византийском понимании с обозначением внешнего вида.

В славянских языках это тоже один из вариантов обозначения желто-красного цвета. Обозначение ругов — ружане или руйаны имеет то же значение, что и обозначение месяца сентября «рюен» — желто-красный. Как «коричнево-желтый» осмысливался и эпитет «русый». Все эти варианты можно найти в настольном для историков и филологов словаре И.И. Срезневского («Материалы для словаря древнерусского языка»), а также в сербо-хорватских словарях. И задача заключается не в том, чтобы понять, почему такой разнобой в произнесении гласных и согласных (носовые, зубные и гортанные звуки различно произносились даже в соседних деревнях), а в том, чтобы понять смысл именно цветового обозначения этноса. О «белом» цвете выше говорилось. «Красный» цвет символизировал могущество, и выражалось это, как правило, в ритуальном раскрашивании, что, как увидим, также встречается в источниках, позволяя в ряде случаев различать «красных» и «белых» русов. Не объяснено значение «синего» цвета, в который красились, по сообщению Юлия Цезаря, бритты. Может быть они красились с целью нагнать страх на неприятеля.

Разные обозначения этнонима ценны в источниковедческом плане. Они часто помогают определить место или условия возникновения источника, а также пути распространения самого этноса.

Римские авторы имели некоторое (хотя и смутное) представление о Прибалтике. Ценно указание на то, что после завоевания Галлии римлянами, ряд галльских племен ушли — венеты из Бретани полностью, погрузившись на суда, видимо, к своим дальним родственникам — венетам балтийским, рутены (ранее пришедшие с севера), видимо, к местам прежнего обитания. В ходе массовых переселений связи юга и севера были нарушены, и после Великого переселения народов их приходилось как бы открывать заново.

В раннее средневековье на юге жили легендарные или полулегендарные представления, занесенные разноплеменными выходцами с севера в связи с римской политикой найма «варваров» в качестве воинов и «федератов», прикрывающих римские владения от других варваров. Эти представления нашли отражение у авторов IV–VI вв., в частности, у Иордана и его византийских современников. С VIII в. начинается продвижение к Прибалтике франкских королей и императоров. Прибалтика попадает в поле зрения франкских и затем германских хронистов. Ряд сочинений посвящается христианизации прибалтийских славян. С конца VIII века начинаются и грабительские набеги на континент «норманнов» — как называли выходцев (разноэтничных!) из прибрежных районов севера на континенте в Германии. Именно в этом контексте прозвучит известие, вошедшее в состав Бертинских анналов (835–861 гг.) епископа г. Труа Пруденция. В 839 г. к франкскому императору Людовику Благочестивому (814–840) явились послы византийского императора Феофила (829–842). Посольство было торжественно принято 18 мая в Ингельгейме. В составе византийского посольства оказались и представители народа «рос»: «Послал он с ними также неких (людей), которые говорили, что их, то есть их народ, зовут Рос (Rhos), и которых, как они говорили, царь их, по имени Хакан (Сhacanus), отправил к нему (Феофилу) ради дружбы. В помянутом письме (Феофил) просил, чтобы император милостиво дал им возможность воротиться (в свою страну) и охрану по всей империи, так как пути, какими они прибыли к нему в Константинополь, шли среди варваров, весьма бесчеловечных и диких племен, и он не желал бы, чтобы они, возвращаясь по ним, подвергались опасности. Тщательно расследовав причину их прибытия, император узнал, что они принадлежали к народности свеонской (еоs gentis esse Sueonum); считая их разведчиками по тому царству (Византии) и нашему, чем искателями дружбы, (Людовик) решал задержать их у себя, чтобы можно было достоверно выяснить, с добрыми ли намерениями они пришли туда или нет; и он поспешил сообщить Феофилу через помянутых послов и письмом также и о том, что он их из любви к нему охотно принял; и если они (росы) окажутся людьми вполне благожелательными, а также представится возможность им безопасно вернуться на родину, то они будут (туда) отправлены с охраной; в противном случае они с (особо) посланными будут направлены к его особе (к императору Феофилу), с тем, чтобы он сам решил, что с таковыми сделать» (7).

Естественно, что цитированный текст стал предметом самого оживленного обсуждения в полемике норманистов и антинорманистов. И для тех, и для других он дает весомый материал: норманисты выводят отсюда тезис о тождестве росов и свеонов, а антинорманисты доказательство существования в первой половине IX в. Росского каганата. В числе сравнительно недавних работ можно выделить исследования А.Н. Сахарова и А.В. Рязановского (8).

А спор начался с самого зарождения норманизма, поскольку германское «норманны» воспринималось не просто как «северные люди», а как именно северные германцы. Ощутимый удар по норманистской интерпретации записи нанес уже Г. Эверс. Он указал на то, что титул кагана никогда не употреблялся в Швеции, и что франки шведов хорошо знали, поскольку незадолго до посольства Феофила (именно в 829 г.) шведы просили у Людовика Благочестивого миссионеров для проповеди христианства (9). Примерно в том же направлении шли разъяснения С. Гедеонова (10). С.Гедеонов сопоставил известие 839 г. и с упоминавшийся выше репликой Людовика II от 871 г. о титуле «каган» у норманнов, указав на их тесную связь.

В известии 839 г. есть и еще несколько моментов, осложняющих его интерпретацию. Самое этническое название «свеоны» исторически не совпадало с названием «свевы». В начале н.э. первые жили «в сердце моря», а свевы обитали еще на континенте. Но позднее оба эти названия как бы сливаются под пером немецких авторов и воспринимаются как идентичные. В данном случае неясно, знал ли Пруденций о их различии. Главное же заключается в том, что росы и свеоны не столько отождествляются, сколько противопоставляются. Людовик Благочестивый явно не поверил представителям народа «рос», заподозрив в них обыкновенных лазутчиков. И, конечно, особое опасение его вызывали возможные лазутчики норманнов, сотрясавших в это время прибрежные города империи. И если со свеями-шведами у империи отношения были вполне доверительными, то с собственно норманнами — «урманами» русской летописи, т.е. норвежцами, такой близости не было. Подозрение могло питаться и тем, что в числе «норманнов» особую активность в это время проявляли жившие здесь с давних пор аланы. Именно вождь аланов Роллон, считавший себя потомком Роллона, приведшего во II веке алан с Дона в северные пределы Франции, обретет «прародину» в начале Х века, переселившись туда из Норвегии. Тогда подозрения императора будут вообще оправданы. Но о росах и Росском каганате в Ингельгейме, похоже, не знали. И искать его, конечно, следовало не в Киеве, традиционно связанным с Подунавьем, а на том пути, который еще и Гельмольд в XII веке считал балтийским «поясом», соединяющим Балтику с Черным морем., то есть донским вариантом пути «из Варяг в Греки».

Сама логика исторического процесса заставляет искать «Росский каганат» где-то по соседству с Хазарией, поскольку именно тюркоязычные хазары претендовали на господство в Восточной Европе, поднимая титул своих правителей на уровень византийских и римских цесарей. Тот же титул у кого-то из соседей уже сам по себе предполагает конфронтацию: «каган» не может быть в подчинении у кого-либо. В.В. Седов предположил, что «Русский каганат» — это славянская волынцевская культура на левобережье Днепра (11). Но, как отмечалось выше, восточные источники называют «русами» чаще всего именно население салтово-маяцкой культуры, что верно отметил Д.Т. Березовец (неправомерно перенося эту культуру и на Средний Днепр) и обосновала на более широком материале Е.С.Галкина.

Свидетельство 871 года — ответ византийскому императору Василию I Македонянину Людовика Немецкого (843-876), сына Людовика, встречавшего в 839 году послов Росского каганата и заподозрившего, что это норманны. И это — своеобразная поправка: «Каганом мы называем государя авар, а не хазар или норманнов» (12). Зачем пришлось объясняться по поводу давних событий — остается не вполне ясным: письмо Василия I до нас не дошло. А судя по несколько раздраженному тону, византийский император упрекал коллегу в нарушении этикета: присвоении титула «Римского императора» (у Константинополя было больше прав на такой титул). Василий прислал Людовику роспись титулов, как она представлялась Константинополю, и, судя по всему, осудил высокомерное отношение к послам кагана Росов со стороны Людовика I. Правда, Василий, как будто, «каганом» признавал только правителя хазар, возможно, учитывая факт реальной зависимости алан-росов от Хазарии. Само вторжение в Причерноморские степи тюркских или смешанных угро-тюркских народов (социальная верхушка мадьяр была тюркской), похоже угрожало не хазарам, а их конкурентам — в данном случае как раз «асам и касогам», а также продвинувшимся на восток славянам.

Норманисты, пожалуй, правы в том, что Росский каганат нужно искать на севере. Только ни у «норманнов», пришедших в II веке с Дона, и готовившихся отвоевать на севере Франции свою «прародину». Но предводитель алан из Норвегии Роллон, считавший себя потомком Роллона II века, претендовал лишь на титул «герцога», а «каганы» у его предков могли появиться не ранее VIII века, когда более высокая, нежели хазарская, культура алан-росов, должна была защищать себя от искавших дани восточных пришельцев. Византия традиционно лавировала и сталкивала племена и народы, в данном случае хазар и разные «Руси». А громили оседлое население Подонья явно не хазары. В свое время М.В. Левченко высказал мнение, что «народом, помешавшем возвращению русских послов, могли быть только мадьяры, которые в это время уже проникли в южнорусские степи и в своем движении на запад пересекли Днепр» (13). Но это мнение само строится лишь на известии 839 года, исходя из предположения, что кто-то перерезал путь, ведущий с низовий Днепра именно к Киеву. Исходя из представления об одной единственной Руси, это мнение разделяли и специалисты по истории Венгрии (14).

В первой половине IX в. мадьяры находились на территории некой «Леведии», номинально признавая власть хазар. Территория Леведии пока не выявлена. Но, судя по достоверно мадьярской археологической находке, область Воронежа входила в эту область (15). Очевидно, по соседству с салтовцами и обосновались пришельцы из Предуралья. С 60-х гг. IX в. начинаются набеги венгров на Центральную Европу, а в самом конце столетия, теснимые печенегами, они переселяются на Средний Дунай. Русский летописец сообщает, что угры прошли мимо Киева на запад, похоже без каких-либо столкновений с местным населением. Указанная дата — 6406 год предполагает болгарский источник и соответственно 894 год н.э. (16) Иными словами, летопись дает точную дату движения угров из Подонья на Средний Дунай мимо Киева, поскольку именно к этому времени источники относят их переселение (17). И многие авторы поэтому помещают «Росский каганат» севернее Подонья, на Верхней Волге или еще северней (18). Но «Русь» в Поволжье источниками не зафиксирована. В Прибалтике же таковая имелась (и не одна).

Из письма Василия Македонянина вытекало, что титул «кагана» могли присваивать себе князья аваров, хазар, болгар и какого-то северного народа. Норманисты полагают, что в недошедшем письме «северной» называлась именно «Русь». С.Гедеонов согласился с тем, что имелась в виду «Русь», но называлась она, как это часто встречалось в греческих источниках, «северные скифы» (19). Поскольку Скандинавия и норманны в средневековой литературе часто называются «скифами» или «северными скифами» (что само по себе весьма показательно), то и «норманнов-росов» следует искать в негерманской этнической среде.

От IX века имеется еще несколько источников, в которых упоминается, правда, очень глухо какая-то «Русь». Географ Равеннский, с которым связывается определенная традиция VIII–IX вв., помещает в Прибалтике роксалан, сваров и савроматов, причем через земли этих народов протекают Вистула (Висла) и Лутта (очевидно, Одер, откуда и название племени «лютичи», равно как и ободриты). Этнонимы эти могли восходить и к традиции, поскольку земли по Висле и Одеру к этому времени были освоены славянами и большинство племен (хотя и не все) были ассимилированы ими. Но особое внимание должны привлечь «роксаланы», поскольку именно этот этноним обычно связывается с аланами-росами. Географ Баварский (также традиция IX века) дает довольно обстоятельное описание соседей Германской империи. Упоминается у него и Русь (Ruzzi). Но имеются в виду соседи хазар, что опять-таки ведет к донскому варианту пути из Балтики в Черное море. Целый ряд этнонимов, в которых корень «рос» входит вторым компонентом, вообще не поддается определению. В «Песне англосаксонского путника», относящейся, возможно, и к более раннему времени (П. Шафарик датировал ее VIII в.) в Прибалтике упомянуты варины, викинги, венеды, англы, даны, свевы, саксы и руги (20).

О ругах имеется и еще одно свидетельство, дошедшее в памятниках XI столетия, но указывающее на 844 год. В этом году Людовик II Немецкий провел карательную экспедицию против балтийских славян, входивших в ободритский союз. В Корвейском монастыре в этой связи сохранилась, как полагают, подложная грамота о крещении ран-руйан-ругов, признанию своим патроном почитавшегося в монастыре Святого Вита. После этого, якобы, раны вернулись в язычество и сделали из Святого Вита бога Святовита (21). Но может быть и не все в этом сообщении от легенды. Во всяком случае, Корвейский монастырь играл совершенно особую роль в жизни прибалтийских славян, вендов и ранов-ругов, что проявляется хотя бы в том, что, как будет показано ниже, именно в его зоне находится более всего параллелей для неславянских имен дружин Олега и Игоря. У Гельмольда дается в разных местах как бы два варианта предания, но по существу речь идет о разных аспектах одной легенды. Корвейский монастырь возник в Амьене первоначально в 622 году. Ровно два столетия спустя, при Людовике Благочестивом, в Саксонии на реке Везер выходцами из этого монастыря была основана Новая Корвея. Миссионеры же отправились уже при Людовике Немецком.

Название «Рутения» или «Руссия», как отмечалось, чаще всего выступает дериватом названия «Ругия». Название «Ругия» являлось здесь традиционным, со времен римских авторов. Видимо, у саксов это название произносилось как «Руйана», хотя, как отмечалось, в названии звучит славянское определение красно-желтого обозначения цвета (месяц «рюен» — сентябрь). Во всяком случае, есть указание на то, что «руйанами» жителей острова называли «тевтоны», а «ранами» — славяне. Гельмольд же неоднокртатно поясняет, что «раны» и «ругиане» — это одно и то же (22). Форма «руйане» могла появиться из-за того, что в германском языке и латинском алфавите нет звука «ж» и его обозначения. А этот звук совершенно естественно мог появиться на месте «г» в языке каких-то соседей руйан-ругиан-ружан.

В литературе постоянно привлекает внимание документ, относящийся к 904 г.: т.н. «Раффельштеттенский устав». В «уставе», содержащем таможенные правила, говорится о купцах, приходящих в города Верхнего Дуная, из Чехии и «Ругии». «Ругские» купцы торгуют воском рабами и конями. Традиционно преобладало мнение, что речь идет о купцах из Киевской Руси (23). Действительно, источники свидетельствуют о существовании торгового пути из Регенсбурга через Прагу на Краков. Из Кракова же нетрудно было попасть в Киевскую Русь и еще проще по Висле спуститься к Варяжскому морю. Еще ближе был путь к этому морю через Прагу по реке Одер непосредственно к Ругии. Но Е. Цёльнером предложено и еще одно, более естественное объяснение, что речь идет о подунайских ругах, давних переселенцах из Прибалтики (24). С Цёльнером согласился видный ученый ГДР Й. Херрман (25) и некоторые другие авторы. Эту версию пытался «опротестовать» в ряде публикаций А.В. Назаренко (26). В его интерпретации, «стержневая идея состоит в сопоставлении «ругов» со славянским населением древнего Ругиланда, т.е. территории, которую в V в. н.э. в течение примерно тридцати лет населяло восточногерманское племя ругов. Земли ругов располагались к северу от Дуная (несколько выше Вены по Дунаю). Государство ругов было разгромлено Одоакром в 80-е годы V в.» (27). А в сборнике «Древняя Русь в свете зарубежных источников» (М., 2001) Одоакр, сокрушивший в 476 году Римскую империю, в указателе объявлен даже «римским полководцем».

В источниках его этническую принадлежность определяют различно: король торкилингов, скирр, герул с острова Рюген, руг, но нет ни одного, где бы его числили римлянином. И на Руси о нем помнили и в ХVII веке, почитая даже и Богдана Хмельницкого его потомком (28).

И, конечно, руги в Подунавье пробыли не 30 лет. Они появились здесь в качестве федератов Римской империи, по крайней мере, с начала IV в. (первое упоминание 307 г.). А тысячелетие спустя чешская Хроника Далимила назовет и просветителя славян Мефодия «Русином». Но об этом обстоятельнее в другом месте. Другой вопрос — поддерживались ли связи подунайских русов с прибалтийскими в эпоху составления Раффельштеттенского устава. О тесных контактах с дунайскими ругами-русами прямо говорит Повесть временных лет, выводя из Норика и Иллирика и славян, и русь. И в это время язык их не различался ни на Днепре, ни на юге Прибалтики, ни на Дунае.

Чередование «Ругия»-«Руссия» (или их отождествление) проходит через все германские источники Х в. Так, в документе 946 г. Балтийское море называется Mare Rugianorum (29). Целый ряд современных событиям источников рассказывает о крещении княгини руссов или ругов Елены (имя Ольги в крещении) и миссии на Русь Адальберта в 961-962 гг. (30). В 968 г. Адальберт стал главой вновь утвержденного Магдебургского архиепископства, созданного для проведения христианизации балтийских славян, в связи с чем напоминается о его миссии «к ругам» (31). Годом раньше, в 967 г., (или, по другой эре, в 973?), папа Иоанн специальной буллой запретил богослужение на «русском или славянском языке» (32). Здесь речь явно идет о подунайских русах, и параллелью может служить примерно к тому же времени относящееся пояснение летописца, вводившего Сказание о славянской грамоте: «А Словеньскый язык и Русскый одно есть» (33).

Следует подчеркнуть, что в Х веке в Империи очень хорошо знали балтийских ругов-русов, поскольку они помогали Оттону I (основатель Священной Римской империи и император 962–973 гг.) в борьбе против восставших славянских племен (34). Именно благодаря помощи со стороны этого племени было подавлено восстание континентальных славянских племен, причем, как сообщается в одном документе, были покорены все племена, жившие у моря «против Руси» (35).

Все эти события приходились на 954–960 гг. Покорение славянских племен сопровождалось утверждением здесь епархий и христианизацией населения. Миссия Адальберта, очевидно, направлялась в Киев. Но будучи во главе Магдебургского архиепископства, основанного для христианизации балтийских славян, он должен был пытаться «просветить» и ругов. Судя по дальнейшим событиям, такая попытка кончилась неудачей. И это само по себе должно было привести к разрыву союза Империи с ругами-русами балтийскими. Отчасти и этим обстоятельством может объясняться факт запрещения богослужения на «русском» языке. («Русское письмо» на языке римских пап обычно означало приверженность христианских общин к арианству).

Г.К. Ловмяньский, расматривая вопрос о замене в источниках «ругов» и «руссов», пришел к заключению, что это происходит довольно поздно и внезапно: именно в житиях Оттона Бамбергского (ХП в.)» (36). Смешение это он объясняет случайными причинами и полагает, что для постановки вопроса о Поморской Руси заслуживают внимания «только два источника: сообщение Ибн Якуба (Х в.) и запись Рагевина, продолжателя Оттона Фрейзингенского (ум. 1177). В обоих известиях он предполагает путаницу (37).

Пренебрежительное отношение к большому числу источников в данном случае отдает гиперкритицизмом, а потому согласиться с ним невозможно. Ведь обоснования требует не только привлечение, но и отвержение источника. А этого автор не делает. Он считает существенным, что королевой «ругов» киевскую княгиню именуют только продолжатель Регинона и восходящие к нему Анналист Саксон и Магдебургские анналы, тогда как другие источники «передают имя Руси, а не Ругии» (38). Но ведь «Русь» могли называть «Ругией», очевидно, потому, что «Ругию» могли называть «Русью». Кстати, в это время Балтийскую Ругию в Германии знали, конечно, лучше, чем Киевскую Русь.

Испанский иудей Ибрагим Ибн-Якуб посетил Империю в 965 году, видимо, с дипломатическим поручением. Его резиденцией был Мерзебург, и он непосредственно познакомился со славянскими землями. Донесение Ибн-Якуба дошло в составе компиляции ал-Бекри (XI в.). Автор стремился к точности описания. Единственное будто бы фантастическое (а на самом деле, как сказано выше, вполне обоснованное) свидетельство о «городе амазонок» — постоянный сюжет германской хронографии — дано со ссылкой на самого императора Оттона. По сообщению Ибн-Якуба, «граничат с Мшкой (польским князем Мешко. — А.К.) на востоке Русы и на севере Брусы. Жилища Брусов у окружающего моря… И производят на них набеги Русы на кораблях с запада» (39). Г. Ловмяньский предположил, что Ибн-Якуб вместо «с востока» написал с «с запада», но такого рода ошибка невероятна для географического сочинения, где страны света являются ориентирами. К тому же, на кораблях русы могли нападать на пруссов только со сторны моря, т.е. именно с запада. «Русы» Ибн-Якуба «островитяне», живущие недалеко от Волжской Болгарии, могущественные на морях, достигающие через «рукав моря Окиануса» Испании. Речь, следовательно, должна идти не о путанице, а о представлении, согласно которому и Русь Киевская (граничившая с Польшей на Востоке) и Русь Балтийская воспринимались как части одного этнического (и даже этно-политического) образования. Весьма вероятно, что и это представление он позаимствовал от своих германских инофрматоров.

В середине Х в. подобные представления достигали и Византии. В литературе многократно рассматривалось упоминание Константином Багрянородным Руси «ближней» и «дальней». В связи с нападением Руси на Константинополь в 941 (или 944) г. три автора — Феофан, Продолжатель Георгия Амастридского и Симеон Магистр поясняют, что Росы — это «дромиты», происходящие «от рода франков» (40). «Дромиты» в данном случае означают, видимо, непоседливый, кочующий, переселяющийся народ. «Франками» же может обозначаться население, так или иначе зависимое от преемников бывшей Франкской империи. Скандинавия в этом случае исключается. Зато Балтийское Поморье частично вошло в состав Франкской Империи еще при Карле Великом («Правда англов и варинов», данная императором), а в Х веке активно осваивалось имперской властью и христианской церковью. Показательно, что в славянском переводе Хроники Георгия Амартола в данном случае дается «от рода Варяжска» (41).

Таким образом, помимо Ибн-Якуба, «Русь» и «Ругию» смешивают и германские, и византийские авторы, причем и те, и другие отождествляют Русь Киевскую и Русь Балтийскую. В этой связи могут быть рассмотрены сведения и еще одного автора той поры: столь почитаемого норманистами Лиудпранда. Лиудпранд, родом лангобард, отразил представления, характерные для Италии. Его отец был свидетелем нападения русов на Константинополь и он сам побывал в этом городе в 949 г., т.е. сравнительно скоро после нападения русов. Около 958 г. им была написана история, в которой он коснулся рассматриваемых событий.

Весьма любопытно, что в Северной Италии франки отождествлялись с венетами. В свою очередь в Южной Италии это название распространялось и на лангобардов (42). Относительно русов он говорит, что «это северный народ, который греки по внешнему виду (а qualitate corporis) называют русами (rusios), а мы по их местоположению нордманнами» (43). Свидетельство безусловно указывает на связь русов с севером. Но, конечно, не говорит о тождестве их со скандинавами. Даже в германских источниках балтийские славяне включались иногда в число норманских народов (44). Для Италии же, как и для Византии, «север» начинался сразу за Дунаем.

«Ругия», конечно, числилась в ряду «норманских» стран. В хронике Гельмольда сообщается, что в связи с переходом Любека в руки Генриха Льва (ок. 1158 г.) герцог отправил послов «в города и северные государства –Данию, Швецию, Норвегию и Русь предлагая им мир, чтобы они имели свободный проезд к его городу Любеку» (45). «Русь» и «Ругия» в источниках в этой связи снова смешиваются (46). Но, во-первых, «Русь» мыслится как государство «северное», наряду с Данией, Швецией и Норвегией, северной, очевидно, по отношении к земле вагров, в которой протекала деятельность Гельмольда или же по отношению к Германии в целом. Во-вторых, «Русь» Гельмольда, «северная» Русь совершенно четко отделена от Швеции и других скандинавских государств. Несколько позднее, в аналогичном привилее Любеку Фридриха I от 1187 г.. названы «Рутени, Готы и Норманны» (47). В данном случае несущественно, кого конкретно называет источник «Рутенами». Важно, что этноним снова идет в ряду северных народов и отличается от готов и норманнов.

Смешение Руси южной и северной, прибалтийской наблюдается у проживавшего в Италии еврейского автора Х в. Иосиппона (Иосифа бен Гориона). С одной стороны, русы у него живут где-то у Каспийского моря, а с другой — они соседи англов и саксов и проживают по «великому морю» — «Океану» (48). Сам автор, видимо, не обращает внимания на противоречие и никак его не объясняет. Но для восточных авторов, как отмечалось, вообще «Океан» и его залив — Балтийское море мыслились в непосредственной близости от Булгара и вообще поволжских и прикаспийских областей. Именно Иосиппон дал повод для смешения разных Русий — русов-алан и русов, рассеянных по Западной Европе и утвердившихся в Среднем Поднепровье. Именно он отнес алан к потомкам тюрок, видимо, смутившись титула правителя росов-алан — «каган». А на побережье и островах Балтийского моря оказались и те, и другие русы.

В сущности только один документ, говорящий о событиях Х века, и упоминающий «Русь» в составе Империи, может быть поставлен под сомнение: это т.н. «устав» турниров в Магдебурге, приписываемый Генриху I Птицелову (919–936) (49). Магдебургские грамоты из собрания Мельхиора Гольдаста (впервые опубликовавшего «устав») заподозрены как подложные (50). Но подложность в такого рода документах обычно не касается основного содержания (указаний титулов, в частности), которое только и представляет интерес в данном случае. Просто Магдебург мог присвоить грамоту, адресованную какому-то другому городу. Поэтому упоминание в «уставе» феодальных владетелей Империи Велемира, «князя русского», Радеботто, «герцога русского» и Венеслава, князя ругского» не может вызывать подозрений. Даже для того, чтобы их придумать, нужно было иметь представление о какой-то смежной с Империей Русией.

«Русь» в Прибалтике упоминается в ряде докумнтов, относящихся к самому концу Х началу ХI века. Один из них — это т.н. «Дагоме юдекс», документ, относящийся к 990–992 гг. и известный в списках ХI–ХII вв. (51). В документе идет речь о пожаловании неким Дагоме и Отой с сыновьями папе Ионну ХV территории, именуемой Шигнезе. Что-то в нем, видимо, не так: говорится о пожаловании одного места, а очерчивается территория всей Польши. «Русь» сначала упоминается как конкретное место «Руссе», а затем сказано о ее границах, простирающихся вплоть до Кракова. Документ привлекался в качестве возможного источника, касающегося «Неманской Руси» (52). Но если «граница Руси» в данном случае не ошибка (вместо «от границ Руси»), то вблизи Кракова может быть локализована Прикарпатская Русь. Дальнейшие границы до «Алемура» (Оломоуц?) и «Милски», очевидно, относятся к Польскому государству.

Другой документ — это Житие Адальберта, погибшего в 997 году в Пруссии, написанное около 1004 г. Брунноном. Житие также известно уже в списках ХII века. Адальберт-Войцех прибыл в Пруссию со стороны Гданьска, т.е. со стороны моря и вскоре был убит язычниками. В некоторых списках убийцами называются «рутены» (53). И вообще в тексте жития часто вместо «Пруссия» значится «Руссия» и т.п. (54). Брунон, как и Адальберт, достаточно хорошо знал славянский мир. В 1008 г. он и непосредственно побывал в Киевской Руси, и с ним связана одна из легенд о ее крещении. А в 1009 г. он разделил участь Адальберта, погибнув где-то на границе Пруссии и Руси (55). О какой Руси идет речь во всех этих записях — сказать трудно. Но обращает на себя внимание легкость, с какой переписчики готовы были поместить Русь в окружении балтского мира.

Ряд упоминаний Балтийской Руси (или Балтийских Русий) имеется у Адама Бременского и его комментатора, относящихся ко времени около 1075 года. Так, перечисляя балтийские острова, Адам называет заселенную славянами Фембру, «тот, которым владеют раны (руги, руны)», а также «третий остров, называемый Семланд, смежный с Русью и Поляками, населенный сембами и пруссами, отличающимися человеколюбием» (56). Семланд — это Самбия, полуостров (в районе нынешнего Калининграда), принятый хронистом за остров. Если с запада к нему подходят польские пределы, то Русь могла граничить с ним у низовий Немана.

Комментатор имел больше познаний о норманнах и русах. Выше упоминалось его многое разъясняющее обозначение одной из Русий — «Русия-тюрк». Это, очевидно, часть донских «русов-тюрк», о которых писал в ХII в. Идриси. Комментатор является единственным западноевропейским автором, прямо указывающим на разные и по языку, и по культуре «Руссии» на Балтике. В ряде добавлений он упоминает «Русь» в связи с событиями главным образом в германоязычных землях. В одном из них сказано о том, что польский король Болеслав в союзе с Оттоном III (ум. 1002) подчинил всю Славонию, Руссию и Пруссию (57). «Славония» — это либо Западное Поморье (58), либо вся территория балтийских славян. Руссия здесь занимает область между Славонией и Пруссией. Конечно, это не Киевская Русь, к этому времени достигшая вершин своего могущества при Владмире. Зато наивысший успех Болеслава в Поморье приходится как раз на период около 1000 года. Уже через несколько лет Поморье снова отпадет: лютичи выступают на стороне Империи, Волин возвращает независимость, ликвидируется епископство в Колобжеге. Соседняя с Пруссией «Руссия» могла находиться у устья Немана, но могла иметься в виду и тоже неясная «Руссия» из «Дагоме юдекс».

К началу ХI в. относятся события, связанные с более западной Балтийской Русью, нашедшие отражение в целом ряде источников. По сообщению Адама Бременского, «брат Адельрада Эмунд, доблестный муж, в угоду победителю был умерщвлен ядом; его сыновья были осуждены на изгнание в Русь» (59). Эмунд — это Эдмунд Железнобокий, английский король (ум. 1016). Этельред II — старший его брат, также англосаксонский король (979–1014). Победителем их явился датский предводитель Кнут Великий (ум.1035), ставший с 1016 г. английским, а с 1018 г. также и датским королем. Кнут объединил под своей властью большую часть Северной Европы, в том числе и земли балтийских славян (мать его происходила из рода ободритских князей), хотя зависимость их была скорее номинальной, чем реальной.

Примечательно, что различные источники говорят об изгнании сыновей Эдмунда с теми или иными разночтениями, свидетельствующими о их независимости друг от друга. Довольно обстоятельно они были рассмотрены М.П. Алексеевым и вновь опубликованы В.И. Матузовой (60). Один источник — это комментарий к т.н. «Законам Эдуарда Исповедника», якобы утвержденным Вильгельмом Завоевателем в 1070 году. Комментарий имеется в разных списках этих законов, а также в «Хронике» Роджера из Ховедена (ум. 1201). В комментарии сказано, что «у этого вышеназванного Эдмунда был некий сын, которого звали Эдуард; он по смерти отца, страшась короля Канута, бежал из этой земли в землю ругов, которую мы называем Руссией. Король этой земли, по имени Малесклод, когда услышал и понял, кто он, с честью принял его» (61). В разночтениях земля ругов называется «королевством ругов», которое «лучше назвать» (или «мы предпочитаем назвать») «Руссией». Имя королевы у Роджера «Малескольд», у нормандского хрониста Гильома Жюмьежского (вт. пол. ХII в.) «Юлиусклодиус», у Ордерика Виталия (ум. 1143) — «Юлиус Клодиус».

В приведенном тексте представляют интерес два момента. Во-первых, это прямое отождествление Ругии и Русии (независимо от того, имеется в виду Балтийская или же Киевская Русь), представление о том, что это одно и то же различно записываемое на бумаге наименование. Второй момент — имя короля ругов-русов. М.П. Алексеев стремился доказать, что речь идет о Ярославе Мудром. Автор сопоставляет clodus и sclavus, предполагая ошибку фонетического порядка (62). Но компонент сlod довольно широко представлен в западноевропейской антропонимии. И он имеет простую и ясную этимологию: по-кельтски это означает «славный» В кельтских именах хорошо известен и первый компонент Маl. Значение его — «князь, дворянин» (63). Значение имени в целом, следовательно, «славный князь». И если возможно сближать это имя с именем Ярослава, то лишь в качестве осмысления, кальки. А это должно было бы предполагать хорошее знание славянского и кельтского языков. Неудивительно, что кельтское имя Малесклод переосмысливалось под пером авторов, не понимавших кельтских языков, на латитнский манер (64).

Сопоставление имени Малесклода и Ярослава навеяно, как и многое другое, представлением об одной-единственной Руси. Между тем, сам М.П. Алексеев привел данные, свидетельствующие о том, что имеется в виду именно Ругия — Балтийская Русь. В стихотворной хронике Жеффрея Геймара (между 1135–1140 гг.) дается еще один вариант (или аспект) событий начала ХI века. Король Кнут, подстрекаемый женой Эммой, приказал отравить сыновей Эдмунда Железнобокого. Их воспитатель датчанин Вальгар «не стал медлить: он оставил свою землю трем сыновьям; лишь с тремя кораблями пустился он в море, всего за пять дней проехал Руссию, и завершил свое путешествие, прибыв в Венгерскую землю» (65).

Любопытно, что в старшем списке хроники называется не «Руссия», а «Сусия». В такой замене обычно видят ошибку переписчика (66). Но славянское племя «сусов» было известно источникам и оно было знакомо под таким именем как раз авторам ХII в., в частности, Гельмольду (67). «Земля сусов» — это либо часть Вагрии, либо другое ее название (68). Это область, непосредственно примыкающая к Дании, откуда начиналось путешествие беглецов. Ошибка, следовательно, свидетельствует об определенном знакомстве автора или переписчика с реальным положением на южном побережье Балтики. И, конечно, как это следует из всего, повествования, речь идет о Балтийской Руси, в рамках которой, возможно, (по крайней мере, в данном конкретном случае) мыслится и Сусия. Киевскую Русь за 5 дней, конечно, не проехать (не говоря уже о том, что она и не по пути в Венгрию). От устья Одера до Новгорода, при попутном ветре, путь занимал, по сообщению Адама Бременского, две недели. Из Сконии (Южная часть Швеции) до Бирки датские мореходы доходили за пять дней. Пять дней требовалось и для того, чтобы из Бирки попасть на «Русь» (69). Речь идет, видимо, о Руссии-тюрк — Роталии, Аланской Руси у восточного побережья Балтики.

Г. Ловмяньский, признавая в целом достоверность приведенных известий, считает все-таки, что речь идет о Киевской Руси, а не о Ругии, ибо «Ругия не была соответствующим местом ссылки королевичей, как маленький островок… и слишком близкий к Дании» (70). Но такая интерпретация противоречит и буквальному чтению источников, и существу отраженных в них событий. Что же касается удельного веса Ругии, то о значительности его можно судить хотя бы по тому, что, как это отметили Адам Бременский и Гельмольд, лишь раны-руги из всех славян имели правителей, титуловавшихся «королями». Руги брали дань со многих балтийских (славянских и неславянских) племен, и их территория, судя по источникам, не ограничивалась островом Рюген. При всех частных расхождениях и разночтениях рассмотренная группа источников настойчиво указывает на Балтийскую Ругию-Русь.

Комментатор Адама Бременского еще несколько раз упоминает «Русь», причем в одних случаях разумеется Ругия, в других Роталия или собственно Киевская Русь. В отдельных случаях без дополнительных данных вообще невозможно определить, о какой «Руси» идет речь. Так, в одном источнике отмечается, что «Кнут отдал в жены свою сестру Эстредь за сына короля Руссии» (71). А.В. Назаренко сочинил целый роман о женитьбе на Эстредь сына Ярослава Ильи, упомянутого во вводных статьях Новгородской Первой летописи, составленных в середине ХV века, и совершенно неизвестного предшествующему новгородскому летописанию (72). При этом автору пришлось завысить возраст Ярослава даже по сравнению со всеми летописями, которые определяли возраст князя под 1016 г. большинство в 28 лет, а Ипатьевский список и Софийско-новгородские летописи в 18. В условиях борьбы с полоцкими князьями, потомками старшего сына Владимира Изяслава, князю «добавили» десяток лет, и в статье-эпитафии под 1054 годом определили его возраст в 76 лет. Таким образом князь становился старше даже и неправедного брака своего отца Владимира и Рогнеды, который в той же летописи (и в киевской, и в новгородской интерпретации), овладел гордой княжной, не желавшей «розути робичича» в 980 году. А Ярослав был далеко не первым сыном Рогнеды. Из четырех сыновей он значился третьим. А кроме того у него были и сестры, упоминаемые в летописях. А работу А.Г. Рохлина, основательно обследовавшего останки князя и установившего, что князь был моложе указанного в итоговой статье возраста, автор, похоже, не заметил (73). Главное же — автор кроме «норманской» Киевской Руси никакие иные не видит. А многомужней Эстредь надо было успеть до 1019 или даже до 1016 года, когда сам Ярослав, нанимая в Швеции сначала против отца, а затем против братьев варягов-свеев, женится на дочери шведского конунга Олава Ингигерд — матери всех шести внесенных в собственно летописный текст сыновей Ярослава и дочерей, которым князь подыскивал женихов за пределами Киевской Руси. А у Эстредь мужья менялись с быстротой, за которой хронисты едва успевали, и все они были из соседних с Данией и Англией (королем которых был Кнут в 1016–1035 гг.) земель. Тесные связи король поддерживал, в частности, с герцогами нормандскими, искал опору и среди своих родичей по матери (ободритов), на которых к этому времени уже распространялось имя «Руси», и, может быть, именно при нем возникнет стойкий интерес датских королей и епископов к Руси-Роталии. И, конечно, это сообщение должно быть рассмотрено в контексте рассмотренных выше сведений о Поморской Руси, которую можно было проехать лишь за пять дней.

Сообщение о «сыне русского короля», за которого была выдана Эстредь имеется только в комментарии и по существу противоречит основному тексту хроники, где фейерверком проходят нормандские мужья Эстредь. Киевского князя Ярослава комментатор тоже знал. Он, в частности, сообщил о том, что «Гаральд, возвращаясь из Греции, взял в жены дочь короля Руссии Герцлефа» (74). Написание Gerzlef обычно для германской передачи имени Ярослава. Гаральд возвращался из Греции после 1042 года. Женой его стала дочь Ярослава Елизавета, известная сагам и под этим именем, и под именем Эллисив.

Любопытно замечание комментатора о «Руссии, называемой варварами Дании Острогардом», а также «Хунигардом», поскольку там некогда обитали гунны (75). «Гунами» в западных источниках обычно именовали фризов, неоднократно выселявшихся с побережья Северного моря (в том числе во II в. в Причерноморье), а в конце VIII века они в большинстве ушли от франков на восток, рассеявшись по Волго-Балтийскому пути. Известно, что в сагах Русь именуют «Гарды» или «Гардарики», видимо, имея в виду сказочное представление о цветущих землях или путях за серебром и иными ценностями. (Современное норвежское «gard» — усадьба, дом с участком земли, в прошлом также замок, крепость. Примерно то же значение и в кельтских языках). В данном же случае название «Острогард» как бы должно отличить «Руссию» восточную, от рядом лежащей. «Острогард Русии» назван и при исчислении расстояний (в днях пути) (76). И речь может идти как раз о Роталии и «островной земле» — «Острове русов» восточных источников, буквальным переводом которого является постоянно упоминаемого в сагах «Holmgarda», иногда по созвучию переносимого и на «Новгород».

Отсутствие специальных оговорок у большинства авторов ХI–ХII вв., упоминающих «Русь», затрудняет правильное их понимание, приводит к постоянному смешению разных Русий и в литературе. Это видно, например, на интерпретации рассказа Штаденских анналов под 1112 годом. Согласно рассказу, дочь штаденского графа Ода, выданная за русского князя, вынуждена была после его смерти бежать со своим сыном Вартиславом в Саксонию. Затем Вартислав был призван на княжение «в Русь» (77). А.В. Соловьев предположил, что под «Вартиславом» следует разуметь Ростислава Владимировича (ум. 1065) (78). В.Т. Пашуто видел в нем Святослава Ярославича (ум.1076) (79). Между тем, этот факт находит объяснение без каких-либо натяжек в истории Поморья как раз в указанный анналами период. Имя «Вартислав» отсутствует в киевском именослове. Но оно неоднократно встречается в Прибалтике (видимо, в связи с рекой Варта). Именно с Вартиславом связывается крещение части Поморья во втором десятилетии ХII века. Этот Вартислав был, видимо, сыном Святобора ставленника польского короля Болеслава III в Поморье, изгнанного поморянами (80). Скитания Вартислава являются, таким образом, следствием неудач его отца. Название «Русь» в этом случае, очевидно, предполагает либо какую-то часть Поморья, либо вообще славян-вендов.

Крещение Поморья в 1124–1125 гг. Оттоном Бамбергским нашло отражение в трех его жизнеописаниях, наибольшей полнотой из которых отличаются биографии Эбона и Герборда. Эбон писал в 1151–1152, Герборд в 1158–1159 гг. Помимо своих предшественников, Герборд использовал сведения, сообщенные участниками миссии Зефридом и Тимо, что делает его описание наиболее насыщенным фактами.

Как и многие другие авторы Х–ХII вв., Эбон и Герборд неизменно порождают недоумение у специалистов, называя «Рутенией» и Восточную — Киевскую Русь, и Балтийскую Ругию (81). Но как и в других аналогичных случаях, путаница, очевидно, отражает реальное положение или же представление об этом положении. Герборд прямо говорит о том, что «Рутения» непосредственно примыкает к Дании и должна находиться (с точки зрения римской церкви) во власти датского архиепископа (82).

Миссионеры получили у щетинцев «многие» сведения «о происхождении племени рутенов». К сожалению, эти ценнейшие сведения Герборд не пересказал. Остается лишь предполагать, что балтийские рутены придавали большое значение своей этнической генеалогии, большее, чем как будто единоверные и единоязычные с ними поморские славяне. Очевидно, они отличали также свою генеалогию от родословной соседних племен, в том числе и славянских. Может быть отражением «рассказов» этих рутенов являются некоторые легенды, распространенные в литературе рассматриваемой эпохи, в частности, легенда об основании г. Волина (Юмны, Юлина) Юлием Цезарем (83). Некоторые иные предания будут затронуты ниже.

После принятия щетинцами крещения, рутены долгое время беспокоили их своими нападениями, добиваясь возвращения в язычество. Естественно, что рутены не могли бы проводить свои операции против щетинцев, если бы расположенные в усте Одера острова Волин (с г. Волином) и Узедом не были бы их своеобразным тылом.

О «земле варваров, которые называются рутенами», говорит и Эбон. Рассказывает он и о войне между рутенами и щетинцами. Особый же интерес представляет его дополнительное свидетельство, определенным образом характеризующее племя. Оттон, согласно Эбону, пытался обратить в христианство и рутенов. Однако рутены предупреждали, что если епископ или его люди приблизятся к «границам Рутении» с целью проповеди христианства, им будут «отрублены головы» и (очевидно, тела их) будут выброшены на растерзание зверям (84). Здесь интересно и упоминание «границ Рутении», и мотив «отрубания голов», если только это не обычная преувеличенная угроза.

Реальная путаница у авторов житий начинается лишь тогда, когда они касаются сюжетов, связанных с Киевской или Галицкой Русью. В этой связи показателен следующий текст Герборда: «С одной стороны на Польшу нападали Чехи, Мораване, Угры, с другой — дикий и жестокий народ Рутенов, которые опираясь на помощь Флавов, Пруссов, Поморян, — очень долго сопротивлялись польскому оружию, но после многих понесенных поражений принуждены были, вместе со своим князем, просить мира. Мир был скреплен браком Болеслава с дочерью русского князя, но не надолго…» (85). Обычно вспоминают о том, что за Болеслава была выдана дочь Святополка Сбыслава и связывают весь рассказ с русско-польскими отношениями. Между тем, «дикий и жестокий народ рутенов» — это, конечно, раны-руги, которые очень часто в борьбе с польскими князьями и церковью имели на своей стороне всех язычников Балтийского побережья. Здесь, очевидно, надо искать и загадочных «флавов», которых отождествляют с половцами только исходя из убеждения, что речь идет о Руси Киевской. И ответ, можно сказать, лежит на поверхности: традиционные «руссус рутены» и «флави рутены» — все три варианта означают одно и тоже: красные, красноватые, желто-красные — обозначение культового цвета.

Балтийское Поморье на протяжении ряда столетий рассматривалось как вотчина и Рима, и Империи, и датского архиепископства, и польских князей. По сообщению Оттона Фрейзингенского (ум. 1158), в 1135 г. германский император Лотарь III, получив с Болеслава за 12 лет дань, передал польскому князю в лен «поморян и ругов» (86). Однако, вопреки настойчивым утверждениям польских хронистов о подчинении «Ругии» или «Руссии», борьба продолжалась с переменным успехом. Продолжатель Оттона Фрейзингенского — Рагевин (ум. 1177) поместил «рутенов» за пределами Польши «на севере» от нее. Он ограничил польские земли с запада Одером, с востока Вислой, а с севера «рутенами и морем Скифским» (87). Помимо островов, сюда, видимо, входили и какие-то территории Западного Поморья, поскольку поморян специально хронист не выделяет.

Против язычников — балтийских славян в 1147 г. императором Конрадом III был организован специальный крестовый поход. О нем сообщают многие хроники. Гельмольд подробно описывает не слишком успешные действия крестоносцев против ободритов и лютичей (88). Магдебургские анналы (вт. пол. ХII в.) дают перечень состава огромного войска, отправившегося против «язычников севера» (89). Возможно, вне связи с этим походом брат «польского герцога» «пошел с бесчисленным войском против Пруссов, жесточайших варваров, и долго там пробыл. Против них же и Рутены, хотя и не католики, но по произволению Бога, называющиеся христианами, выступили с огромным войском». Неясно, как соотносятся выступления этих двух войсковых соединений. Дело в том, что вторгаться в Пруссию восточные русы могли либо через территорию Польши, либо через земли литовских племен. Непосредственно с пруссами соприкасались русы неманские. Но в данном случае речь, видимо, идет о союзниках польского князя, поскольку это рутены-христиане. Ими могли быть, например, дружины полоцких или галицких князей. Правда, «огромного войска» эти княжества выставить не могли, и в летописях никаких следов участия русских воинов в походе против пруссов нет (90).

В 1168 г. столица Ругии Аркона была взята датчанами. Территория Балтийского Поморья оказалась во власти либо немецких, либо датских феодалов. Но какие-то группы балтийских рутенов еще продолжали сохранять самостоятельность. Выше говорилось о Неманской Руси. На ее существование обращали внимание и антинорманисты, и норманисты (91). Какие-то сведения об этой Руси, возможно, связаны с миграцией ранов с завоеванного острова: некогда плотно заселенный остров вскоре опустел и к началу ХV в. славянская речь там совсем угасла.

Значительное количество сведений о рутенах содержит хроника Петра Дюсбургского, датируемая 1326 годом. В этой хронике, в частности, сообщается о прибытии рутенов в земли скаловитов за 9 лет до прихода рыцарей Тевтонского ордена, т.е. в 1221 году (92). Это могли быть как раз рюгенские рутены. Но не исключена и еще одна возможность. Примерно тогда же вендам, жившим по реке Виндаве, пришлось уступить свои давние территории литовскому племени куршей (93). А эти венды тоже, по-видимому, назывались «рутенами». Во всяком случае, примерно на этой территории локализует рутенов Саксон Грамматик. Упоминают их здесь и некоторые другие источники.

Сведения о рутенах у Саксона Грамматика довольно многочисленны и нуждаются в специальном исследовании, тем более, что он приводил данные, относящиеся к разным «рутенам»: именно на восточном побережье Балтики пересекались пути рутенов, пришедших с запада, и с востока. Автор писал в конце ХII — начале ХIII века. Но «рутены» представлены у него в той части, которая основана на устных преданиях и отражает события VIII–IX веков.

Непосредственно Саксона интересовала именно «Русия-тюрк», как ее определял комментатор Адама Бременского. После овладения в 1168 году Рюгеном датская экспансия устремилась далее на восток, к Рутении со столицей в Ротале, и Анналист Саксон оказался современником и почти очевидцем происходящего. И как всегда военным мероприятиям предшествовало и сопутствовало изучение потенциального противника и намеченной жертвы. Как отмечено выше, норманисты рутенов восточного побережья Балтики пытаются представить колониями норманнов-шведов. Саксон четко отличает рутенов и от датчан, и от шведов, в частности, по обряду погребения. При этом погребальный обряд рутенов в целом соответствует описаниям восточных авторов: умершего хоронят с конем под курганом. В хронике Саксона дается довольно значительный перечень и рутенских имен, которые будут рассмотрены ниже. Сводка этих данных имеется уже у Карамзина, который принял их просто за легенды (94). Конечно, легендарного в такого рода документах много. Но не больше, чем в других скандинавских сагах.

Саксон говорил о рутенах в области позднейшей Ливонии применительно к сравнительно отдаленному прошлому. Но, приводя услышанные предания, он, очевидно, не предполагал, что локализация Рутении по восточному побережью Балтики может вызвать у кого-то недоумения. И у него были вполне достаточные основания верить в это. В 1188 г. папа Климент утвердил епископство в г. Икскюль, расположенном на Двине недалеко от позднее возникшей Риги. Папа уточнял, что город находится «в Рутении». В 1224 г. папа Гонорий III говорит о ливонских епископах, «надежно обосновавшихся в Руссии» (95). В той же хронике Петра Дюсбургского «земля Руссия» помещается между Неманом (Мемелем) и Мазовией (96). В этнографическом введении Повести временных лет в числе данников Руси называются «Литва, Зимигола, Корсь, Нерома, Либь» (97). Дань с приморских племен корси и ливов брали явно не киевские князья. Это могли быть рутены из Роталии. Но и полоцкие князья и позднее претендовали на устье Двины, может быть в качестве наследников каких-то рутенов: ведь Рогволод пришел в Полоцк из-за моря. Позднее именно в Понеманье зародилась легенда о происхождении Рюрика в 14 колене от Пруса — брата Августа. Видимо, о чем-то подобном рассказывали рутены и миссионерам, пришедшим с Оттоном Бамбергским. Но у них могли сохраняться и более глубокие предания.

Отмеченное выше свидетельство Герборда указывает, по крайней мере, на два обстоятельства: во-первых, у рутенов более, чем у других поморских племен поддерживался культ происхождения, генеалогии, во-вторых, они, очевидно, считали себя не автохтонным, а пришлым населением. Привязывание преданий венедских племен к Риму начала Империи не случайно. В этот период устанавливаются определенные контакты Рима с северной частью Европейского континента. Так, по сообщению Страбона, кимвры обратились к Августу, «прося императора о дружбе и забвении прошлых проступков». После того, «как просьба их была удовлетворена, они вернулись назад», т.е. на побережье океана в Ютландию (98). Римское же посольство «в страну янтаря» состоялось как раз во времена правления Нерона (54–68) последнего отпрыска (по женской линии) потомства Августа и рода Юлиев. Посольство было направлено неким Юлианом — управителем театра гладиаторов Нерона. Посланец осмотрел в стране янтаря побережье и торг и привез такое количество весьма ценившегося в Средиземноморье материала, что из него сделали сеть, окаймлявшую нижнюю часть театра, а один из цельных кусков янтаря достигал 30 фунтов (99).

Должно заметить, что в самом Риме в середине I в. родство с Цезарями (Гай Юлий Цезарь и Гай Юлий Цезарь Октавиан–Август), как сообщает Тацит, «почиталось превыше всего» (100). Род Юлиев вел себя от Энея, судьба которого в преданиях о Троянской войне оказалась аналогичной участи Атенора или Палемона — вождей венетов. В этой связи, очевидно, не случайно в Прибалтике у венедов распространяется своеобразный культ Юлия Августа и отнюдь не респектабельного Нерона. Судя по итогам, римский посланник был встречен в Прибалтике с большим почетом. И едва ли не главным основанием для столь благожелательной встречи явилось родство генеалогий. В сущности, в средневековых генеалогических преданиях на I век переместилось то, что относилось к эпохе Троянской войны.

С адриатическими венетами у Рима поддерживались традиционно дружественные отношения. Такие отношения должны были распространяться и на балтийских венедов, если они воспринимались в качестве ветви той же этнической среды. Но с юга в Прибалтику направлялось неоднородное население, в числе которого венеды были лишь одним из племен. Примерно такая же ситуация складывалась и в районе Северной Адиатики, где взаимодействовали собственно венетские и иллирийские племена. Этим может объясняться и выделение как бы двух ступеней генеалогической лестницы.

Примечательно, что в связи с традицией сведений о разных балтийских «Русиях» находится параллель уникальному обращению автора «Слова о полку Игореве»: «русичи» и «рутеничи» (101). В литературе эта форма обращения использовалась даже для доказательство «подложности» поэмы. Но это чтение оказывается не только возможным, но и реально употребимым в близкое ко времени создания «Слова». При этом поэт, основываясь, видимо, на традиции Тмутараканской Руси, различал «чистых» русов-алан и русов-рутенов.

Название «Руссия» или «Рутения» еще длительное время продолжало сохраняться за Ругией и некоторыми районами Балтийского Поморья. Датские «Риенские анналы» (до 1288 г.) неоднократно упоминают «Руссию», говоря об усобице в Дании в середине ХII века. Хорошо осведомленный об этих событиях Гельмольд сообщает о трехкратном изгнании Кнута из Дании его соперником Свеном, причем Кнут всякий раз искал поддержки в Саксонии и у фризов, живших на территории Ютландии. А в 1152 г. «Кнут отправился в Руссию, которую он с помощью, полученной от Саксонии, воевал и обратил в бегство (102)». Под следующим годом анналы сообщают, что «Кнут, возвратившись из Руссии, прибыл во Фризию». У Гельмольда «Русь» в этой связи не упоминается. Но у него есть сообщение о том, что около этого времени саксонский граф Адольф, поддерживавший Кнута, оказал помощь ободритскому князю Никлоту в борьбе против отпавших племен хижан и черезпенян (103). По-видимому, об этих событиях и идет речь.

В Риенских анналах имеются экскурсы и в эпическую историю Дании, в частности, говорится об успехах Регнера Лотброка (кон. VIII — нач. IХ в.), якобы, подчинившего Англию, Шотландию, Ирландию, Норвегию, Швецию, Тевтонию, Славию, Руссию и все королевства запада» (104). Саксон Грамматик в данном случае говорит о территории Ливонии, видимо, под влиянием ситуации его времени. В Риенских анналах территория «Руссии» не поддается определению. Но это явно та же «Руссия», что и в английских документах ХI века. Город Любек в документах 1373 и 1385 гг. помещается «в Руссии» (105).

Разные «Русии» явно смешиваются и в северных сагах. Само название «Хольмгард», как отмечено выше, является по существу калькой обозначения «Островная земля» и «Ейсюсла». Буквально то же значение прочитывается и в весьма популярном топониме «Хольмгард». И некоторые саги указывают именно на остров. Так, в рассказе «Саги о фарерцах» о походе викингов сначала на Швецию, а затем «на восток в Хольмгард», где викинги «грабили на островах и мысах», Е.А. Рыдзевская резонно видела именно остров Сааремаа (106). К тому же, рядом с Хольмгардом часто фигурирует Вик — область, лежащая напротив острова Сааремаа.

У Адама Бременского упоминаются проживавшие здесь «аланы или албаны». Последнее обозначение, видимо, книжное, означающее (в латинском) белый цвет. О том, что в иранских языках и росы-русы означают то же самое, западные авторы явно не догадывались. Датчане Рутенов с острова Рюген звали «Ре» или «Рены» — все те же «рыжие», «красные». «Рутенами» же они именовали именно аланскую Русь. Аналист Саксон воспроизвел и некоторые легенды роталийцев. В одной из них задействован и Один, который пришел на Балтику с Дона и вернулся на Дон. Он воспроизвел предание о рождении у дочери рутенского вождя Ринды от Одина сына Боя. Бой же легендарный герой рутенов из Роталии. Один побывал и в Швеции, и там тоже оставил свой след и его шведы почитали как божество, но вернулся он на Дон.

Поскольку норманисты готовы даже женщин-наездниц восточного побережья Балтики склонны рассматривать как колонию скандинавов, важным является указание шведского автора XVII в. Иоганна Мессениуса в «Хронике линчепингских епископов» (одна из первых шведских епархий), что во время шведского похода 1220 г. в Вик, в «Руссию», «рутены» убили епископа (107). К сожалению, на острове Сааремаа, да и на побережье археологические раскопки не производились. Отмечены лишь случайные находки: на острове найдено семь мечей, на континенте лишь один. С островом не случайно связывался и титул «кагана» у восточных авторов IХ–Х вв. Хотя титул этот явно не был признан соседями, в известной «крестьянской войне» 1343–1345 гг. именно остров стоял во главе восставших (108).

Примечательно, что земли по южному и восточному побережью Балтики именуются «Руссией» именно в датских источниках, т.е. у непосредственных соседей входящих в эту территорию племен. Это обстоятельство совершенно снимает вопрос о возможности смешения Руси со Скандинавией, в частности, со Швецией. Вместе с тем, собственно «Руссия» отличается и от «Славии», хотя иногда они и покрывают друг друга.

«Руссией» продолжали именовать римские папы и Ливонию, и земли, прилегавшие к острову Рюген. В 1245 году папа Инокентий IV с требованием прекратить преследования францисканского ордена обратился к духовенству «Богемии, Швеции и Норвегии, а также в провинциях Польши, Литвы, Славии, Руссии и Пруссии» (109). «Руссия» здесь, очевидно, область, подчиненная римской церкви, та же самая, что и в ряде других рассмотренных документах. Папа Бенедикт ХI обращался в 1304 г. к последним собственно рюгенским князьям Вышеславу и Самбору, называя их «знаменитыми мужами, князьями русских» (principibus Russianorum) (110). В «Хождении на Флорентийский собор» в 1437 г. митрополита Исидора отмечено, что «кони митрополичи гнали берегом от Риги къ Любку на Русскую землю» (111).

Вполне живая еще традиция отразилась и в сочинениях авторов XVI столетия С. Герберштейна и Герарда Меркатора. Герберштейн стремился понять природу «варягов» и указал на то, что если у восточных славян Балтийское море называется «варяжским», то у балтийских оно называется «Варецким». Автор сближал это название с «Вагрией» и сопоставлял «русских» России и «русских» Вагрии (112). Географ Меркатор в описании балтийских народов уделяет видное место «рутенам» или «ранам» с острова Рюгена. Он, в частности, дал ценное указание на их двуязычие: язык рутенов был «словенской да виндальской» (113). «Виндальский» язык, очевидно, относится к изначальной природе балтийских рутенов (видимо, язык всей группы племен ингевонов). «Словенский» они приобрели в ходе освоения Балтийского побережья славянами в VI–IX вв. Поиски следов «виндальского» языка в Прибалтике, по всей вероятности, и должны привести к решению варяго-русской проблемы.

Одним из главных прибежищем норманизма изначально служили личные имена первых князей и дружинников. Тема эта для специальных исследований. Поэтому пока отошлю к двум прежним своим публикациям: «Об этнической природе варягов» («Вопросы истории», 1974, №11) и «Древнерусские имена и их параллели» (в кн.: «Откуда есть пошла Русская земля», кн. 2. М., 1986). Здесь затронем лишь несколько моментов. Первое — почему славяноязычные племена заимствуют неславянские имена? Ответ лежит в природе территориальной общины. Христианские имена в быту долго не употреблялись и подчас даже не имели различительного значения: даже в высших слоях одно и то же имя могли носить несколько братьев, вроде: «Ивашко Большой, Ивашко Меньшой, Ивашко Середней». А крестьянин и в начале прошлого века на вопрос: «Ты чей?» обычно называл свою деревню. На конференции в Кирове в 1997 году шведская исследовательница Л. Грот буквально утопила наших норманистов в холодных водах Балтики. А привел она факты, лежащие на поверхности. Она отметила, что имени Рюрика, с которого у нас обычно начинают утверждение господства шведов на Руси, в Швеции вообще никогда не было, а имя Олега нельзя производить от шведского «хелиг» (святой», поскольку христианство в Швеции будет распространяться лишь в конце XI — начале ХII века (114). И это в то время, как «Рюриками» буквально засыпана Западная Европа, начиная, по крайней мере, с IV столетия. И имя объясняется очень просто. По берегам реки Рур (Раура) жило кельтическое племя Руриков (Рауриков). И каждый выходец из этого племени (сдвинутого со своих мест поселения) на тот же вопрос — «кто ты»? отвечал «Рурик». С расслоением общества «верхи» должны были подыскивать себе имена соответствующие занимаемой ступеньке социальной лестницы. Дружинники обычно «быстрые», «сильные», «смелые». Известный летописцам киевский соправитель Дир — имя и сейчас весьма популярное в Ирландии, восходит к иллирийским племенам, с которыми соседствовали славяне и руги, и значение имени легко определимо: «твердый, крепкий» (прямо-таки дюралюминий). Князья обычно брали титулы более высокого значения. В имени «Аскольд» есть и многозначный «ас», и кельтическое «олд» — владетель, или «колд» — славный. В имени «Олег» звучит иранизированная форма тюркского «улуг» — великий. Имя «Игорь», славянская форма имени «Ингер» (так в Византии и обозначали русского князя) восходит к уральским языкам так же со значением «старший», «господин» и т.п. Сам же факт утверждения Олега и Игоря в Киеве с дружиной, имена членов которой отражены в договорах обоих князей с греками (записанных в греческлм и славянском вариантах) заставляет предполагать, что в отличие от Рюрика, вышедшего с южного берега Балтики, и после гибели в 808 году отца, вынужденного было вместе с братьями искать где-то пристанища, Олег и Игорь были связаны с Роталией. В договорах имеются и иранские-аланские, и чудские-эстонские имена. И между Рюриком и Игорем лежал весьма значительный хронологический разрыв: родоначальником династии Рюрик не был, а отразилась в этой легенде определенная борьбы русов «красных» и русов «белых». Примечательно, что в Новгороде Олега вообще князем не признавали. В новгородских летописях он лишь воевода Игоря. И это тоже, конечно, тема специальных исследований.

Таким образом, широкий круг разнообразных и независимых друг от друга источников с IX по XVI в. указывают на наличие ряда Русий по южному и восточному берегам Балтики и на прилегающих к этим берегах островам. На восточном побережье выделяется «Русия-тюрк», являющаяся ответвлением донских русов-аланов, на острове Рюген и на побережье, в той или ной степени удаленном от моря, вплоть до Немана, упоминается несколько изолированных друг от друга, но восходящих к единому корню, Русий «красных». Именно эти «Русии» традиционно, на протяжении столетий, воспринимались как части Руси Киевской и позднее Московской. С этими же Русиями — вполне обоснованно — увязывались и разные «Русии» в Подунавье и примыкающих к Дунаю областях. В Причерноморье же смешивались «Русии» разного этнического происхождения.

Список литературы

1. Тихомиров М.Н. Русское летописание. М., 1978. С. 83-137. Первоначально опубликован в 1952 г. в т.40 «Исторических записок».

2. Боричевский И. Руссы на южном берегу Балтийского моря // Маяк. Ч. VII. СПб., 1840; Морошкин Ф.Л. Историко-критические исследования о руссах и славянах. СПб., 1842 и др.

3. Советская историография Киевской Руси. Л., 1978. (Образование Древнерусского государства и норманская проблема изложены И.П. Шаскольским).

4. См. Кузьмин А.Г. «Варяги» и «Русь» на Балтийском море // Вопросы истории, 1970. № 10; Ловмяньский Г. Руссы и руги / Вопросы истории, 1971. №9.

5. Ср. Державин Н.С. Славяне в древности. М., 1945. С. 32.

6. Ср. Назаренко А.В. Об имени «Русь» в немецких источниках IХ-ХI вв. // Вопросы языкознания. М., 1980, С. 57; его же. Древняя Русь на международных путях. М., 2001. С. 45-47 и др.

7. Ср. Кочин Г.Е. Памятники истории Киевского государства IX-XII вв. Л., 1936. С. 23-24.

8. См. Сахаров А.Н. Русское посольство в Византию 838-839 гг. // Общество и государство феодальной России. М., 1975; Riasanovsky А. V. The Embassy of 838 Revisted: some Comment on Early Russian History // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropa. Bd. 70, Н.1, Wiesbaden, 1962.

9. Эверс Г. Предварительные критические исследования для Российской истории. М., 1826. С. 116-117.

10. Гедеонов С. Отрывки…, С. 101-106.

11. Седов В.В. Русский каганат IX в. // Отечественная история, 1999. №4.

12. Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 1999. С. 290.

13. Левченко М.В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956. С.56.

14. Ср. История Венгрии. Т. 1. М., 1971. С. 92 (дата 839 г. как «первое упоминание о венграх». Автор главы — В.П. Шушарин). Шушарин В.П. Русско-венгерские отношения в IX в. // Международные связи России до XVII в. М., 1961.

15. Ср. Мерперт М.Я. Угорские (венгерские) племена в южнорусских степях // Очерки истории СССР. III–IX вв. М., 1958. С. 682.

16. См. Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. С.283-284, 309-311.

17. Д. Дьерфи показывает, что это произошло в 895 г. См. Gyorffy Gyorgy. A besenyok europai honfoglalasanak kerdesehez // Tortenelmi Scemle, 1971, 3-4; его же. Время составления Анонимом «Деяний венгров» и степень достоверности этого сочинения // Летописи и хроники. 1973. М., 1974. С.115.

18. Ср. Новосельцев А.П. Указ. соч. С.406-407. См. также: Кудрякова Е.Б. Надуманная концепция происхождения Руси // Вопросы истории, 1978. №7 (о концепции О. Притцака) и др.

19. Гедеонов С. Отрывки… С.102.

20. Шафарик П.И. Славянские древности. Кн. III. М., 1848. С.56-74.

21. Гильфердинг А. Собрание сочинений. Т.4. История западных славян. СПб., 1874. С. 298-299; ср. Гельмольд. Указ соч., С.44-45, а также коммент. на с.252.

22. Гильфердинг А. Указ. соч. С.3, прим.4.

23. См. Васильевский В.Г. Древняя торговля Киева с Регенсбургом // ЖМНП, 1888, июль; Флоровский А.В. Чехи и восточные славяне. Прага, 1935. С.159-164 и др.

24. Zollner Е. Rugier oder Russen in der Raffelstettener Zollurkunde? // Mitteilungen des Instituts fur osterreichische Geschichtsforschung. 60. Graz-Koln, 1952.

25. Hermann J. Slaven und Beiern im Donaugebiet // Die Slaven in Deutschland. Berlin, S.46.

26. Назаренко А.В. Русь и Германия в IХ-ХI вв. // ДГ, 1991. М., 1994; его же. Древняя Русь на международных путях. М., 2001 и др.

27. Назаренко А.В. Русь и Германия в IХ-ХI вв. // ДГ, 1991. М., 1994. С.21. То же. «Древняя Русь…», где Одоакр на с. 83 назван «итальянским королем».

28. См. Величко С.В. Летопись событий в южнозападной России XVII века. Киев, 1848. Т.1. (Сравнение Богдана Хмельницкого с «древним русским Одонацером», с.293). Там же изложение «Церковного Универсала Богдана Хмельницкого» 1648 года, где вполне логично и достоверно изложена история деятельности Одоакра, выходца из Ругии-Русии прародины и киевских русов (с.85). См. также: Фомин В.В. Варяги и варяжский вопрос в судьбе России // Роман-журнал ХХI век, 2001. №9. С.109.

29. Роmmersches Urkundenbuch. В.1. Stettin, 1868. P.5.

30. См. Левченко М.В. Указ. соч. С.233-235; Рамм Б.Я. Папство и Русь в X–XV веках. М.-Л., 1959. С.33-37; Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С.119-120; Кузьмин А.Г. «Варяги» и «Русь»… С.43; Ловмяньский Г. Руссы и руги… С.48-49 и др.

31. MGH SS, Т.1. P.624; Т.III. PP.60-61; Тitmari Merseburgensis episcîpi. Chronicon. В., 1966. P.56; ср. MGH SS, Т. 14, 1883. P.381.

32. MGH SS. Т.VI. P.619.

33. ЛЛ. С.28.

34. Гильфердинг А. Указ. соч. С.365-367.

35. Там же. С.370. Аналогичным образом Адам Бременский и Гельмольд определяют остров ругов как лежащий «против земли вильцев» (ср. Гельмольд. Указ.соч. С.37-38).

36. Ловмяньский Г. Указ. соч. С.45-46.

37. Там же. С.52.

38. Там же. С.48.

39. Куник А., Розен В. Известия ал-Бекри и других авторов о русах и славянах. СПб., 1878. С.51 и 11.

40. Ср. Гедеонов С. Отрывки… С.74; его же. Варяги и Русь. С.471-473.

41. Гедеонов С. Отрывки… С.76.

42. Там же. С.74, прим.2.

43. MGH SS. Т.III. P.331.

44. Гедеонов С. Отрывки… С.96-99. Автор обращает внимание на то, что бельгийский хронист Сигберт (1030–1112), буквально передавая текст Лиудпранда, опускает его комментарий (там же, с.100-101).

45. Гельмольд. Указ соч. С.195.

46. Гедеонов С. Отрывки… С.100, прим.

47. См. Карамзин Н.М. История государства Российского. Т.7. СПб., 1852. С.160 (прим.243 к Т.3). Ср. Аристов Н. Промышленность Древней Руси. СПб., 1866. С.199; Гедеонов С. Варяги и Русь… С.438.

48. См. Гаркави А.Я. Сказания еврейских писателей о хазарах и Хазарском царстве. Вып. 1. СПб., 1874. С.41, 58, 76. В разных списках значится либо «бошни», либо «саксини» (ср. пренебрежительное название немцев у соседей «бошами»). См. также: Барац Г.М. Происхождение летописного рассказа о начале Руси. Киев, 1913. С.8-15.

49. Ср. Морошкин Ф.Л. Указ. соч. С.24-25; Кузьмин А.Г. «Варяги» и «Русь»… С.44-45. «Устав» датирован 938 г. Но в данном случе явная ошибка либо даты, либо имени Генриха (ум. 936). Текст «Устава» см.: Меlchioris Goldasti. Collectio constitutionum imperialium. Frankofurti, 1713. PP.213-214. В «Уставе» речь идет о «Славонии» как части Империи, упоминаются поморские владетели и в их числе, очевидно, «Вilmarus princeps Russiae, Radebotto, dux Russiae, Vinslaus princeps Rugiae».

50. Ср. Bohmer J. Regesta Imperii. Ï. Insbruck, 1893. P.32; Оttental Е. Die gefalschten Magdeburgen Diplome und Melchior Goldast. Wien, 1919.

51. Ср. Kurrbisowna В.. Dagome iudex — studium Krytyczne // Роczatki panstwa Polskiego. Т.1. Роznan, 1962. S.394-396.

52. Ср. Боричевский И. Указ. соч. C.175-176.

53. См. Морошкин Ф.Л. Указ. соч. C.48.

54. Роmniki dziejowe Polski. Т.IV, cz. 2. Warszawa, 1969. S.5, 19.

55. MGH SS. Т.III. P.90.

56. Маgistri Adam. Ор. сit. P.114.

57. Ibid. P.95-96.

58. См. Бречкевич М.В. Введение в социальную историю княжества Славии или Западного Поморья. Юрьев, 1911 и др.

59. Маgistri Adam. Ор. сit. P.245.

60. Алексеев М.П. Англо-саксонская параллель к Поучению Владимира Мономаха. ТОДРЛ, т. II. М.-Л., 1935; его же. К вопросу об англо-русских отношениях при Ярославе Мудром // Научный бюллетень ЛГУ. 1945, №4; Матузова В.И. Указ. соч. С.36-39 и 55-59. См. также Ловмяньский Г. Руссы и руги… С.49-50; Кузьмин А.Г. «Варяги» и «Русь» С.43-44 и др.

61. См. Матузова В.И. Указ. соч. С.58. Ср. Die Gesetze der Angelsahsen. Bd.1, Halle, 1903. S.664, есt.

62. Алексеев М.П. Англо-саксонская параллель… С.47-48; его же. К вопросу об англо-русских отношениях… С.31.

63. Льюис Г., Педерсен Х. Краткая сравнительная грамматика кельтских языков. М., 1954. С. 59 (компонент mal в именах собственных).

64. Считаю ошибочной и свою попытку этимологизации имени из латинского (статья «Варяги» и «Русь»). Латинский именослов вообще мало повлиял на европейскую антропонимию. Кроме того, негативный смысл могло носить только прозвище со стороны.

65. Ср. текст: Матузова В.И. Указ. соч. С.38. (Редакция перевода несколько изменена).

66. Ср. там же, прим.1. Некоторые авторы, ссылаясь на Хронику Флорентия Вустерского (XII в.), считают, что речь идет о Швеции. Но упоминающиеся здесь «свавы» (ad regem Suuavorum) — это либо швабы Баварии, либо «сварины» древних авторов и «свары» Географа Равеннского, жившие на южном берегу Балтики, что указывает скорее на знакомство с литературой, чем с реальной ситуацией в Прибалтике.

67. Гельмольд. Указ соч. С.47.

68. См. Гильфердинг А. Указ. соч. С.27.

69. Маgistri Adam. Ор. cit. P.249.

70. Ловмяньский Г. Руссы и руги… С.49, прим.37.

71. Маgistri Adam. Ор. cit. P.114.

72. Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 484-504.

73. См. Рохлин А.Г. Итоги анатомического обследования и рентгенологического изучения скелета Ярослава // КСИА. Т.VIII. М., 1940. С.46-57.

74. Magistri Adam. Op. cit. P.153.

75. Ibid. P.240.

76. Ibid. P.254-255.

77. MGH SS. Т.XVI. Hannoverae, 1859. P.319.

78. Soloviev А.V. «Reges» et «Regnum Russiae» au Moyen Age // Byzantion, Bruxelles, 1966. P.152.

79. Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С.124.

80. Ср. Бречкевич М.В. Указ. соч. С.95; Галл Аноним. Хроника. М., 1961. С.89.

81. Ср. Котляревский А. Сказание об Оттоне Бамбергском в отношении славянской истории и древности. Прага, 1874; Петров А. Гербордова биография Оттона, епископа Бамбергского. ЖМНП, 1882, Ч.224; 1883, ч.225. См. также: Свердлов М.Б. Известия немецких источников о русско-польских отношениях // Исследования по истории славянских и балканских народов. М., 1972. С.161-163.

82. МРН. Т.II. Lwow. 1872. P.123: «Ruthånia vero Danos adiunktos habet, porro archiepiscopo Danorum itiam Ruthenia subiecta esse debuit. Остров Рюген известен Герборду и как «Ругия».

83. Ibid. PP.49, 131.

84. Ibid. P.68-69.

85. Ibid. P.73-74.

86. MGH SS. Т.XVI. P.188-189.

87. Ibid. P.417.

88. Гельмольд. Указ. соч. С.143-148.

89. MGH SS. Т. XVI. P.188-189.

90. В.Т. Пашуто сопоставил с сообщением Магдебургских анналов известие Ипатьевской летописи о походе на Голядь. См. Пашуто В.Т. Русско-польские взаимоотношения с середины XI в. до монгольского нашествия) в связи с политикой Германской империи // Международные связи стран Центральной, Восточной, и Юго-Восточной Европы и славяно-германские отношения. М., 1968. С.20. Но летопись говорит о походе на голядь, жившую на Протве (см. ПСРЛ, т.II. С.339).

91. Ср. Карамзин Н.М. История государства Российского. Т.7. С.78-80 (прим. III к т.1). Автор разделял мнение первого издателя Хроники Петра Дюсбургского Гарткноха (XVII в.) о происхождении самого названия «Пруссия» от «Порусья», т.е. территории, прилегающей к реке Русе (нижнее течение Немана или его правый рукав). См. также: Гедеонов С. Отрывки… С. 20-21; Наrtknoch Н. Selectae dissertationes Historicae de variis rebus Prussicis. 1679. P.63-64. Существование «Неманской Руси» признал, как отмечалось выше, и М.П.Погодин, считавший ее норманской колонией.

92. Scriptores rerum Prussicarum. Т.1. Leipzig, 1861, ð.133.

93. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. М.-Л., 1938. С.94. Изгнанные с реки Виндавы, венды сначала поселились у устья Западной Двины, где позднее возникла Рига (1201 г.), но и отсюда их курши изгнали. По сообщению автора, венды бежали отсюда к лэттам. Но, видимо, речь идет только о части этого некогда многолюдного племени.

94. Карамзин Н.М. Указ. соч. С.65-68.

95. Генрих Латвийский. Указ. соч. С.248 (коммент. С.А. Аннинского).

96. Scriptorås rerum Prussicarum. P.50-51.

97. ЛЛ. С.10.

98. Страбон. География. М., 1964. С.268.

99. Кай Плиний Секунда. Естественная история. СПб., 1819. С.332-333.

100. Корнелий Тацит. Сочинения. Т.1. Л., 1969. С.224.

101. Scriptores rerum Prussicarum. Т.II. Leipzig, 1863. P.64, 97 (Hermanni de Wartberge); Нartknocy Н. Ор. сit. P.161 (1295 г.).

102. MGH SS. Т.XVI. P.402.

103. Гельмольд. Указ соч. С.161-162, 164-165.

104. MGH SS. Т.XVI. P.397.

105. См. Васильев А. Древнейшая история северных славян и откуда пришел Рюрик и варяги. СПб., 1858. С.37.

106. Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв. М., 1978. С.69-70.

107. См. Кейслер Фридрих фон. Окончание первоначального русского владычества в Прибалтийском крае в XIII столетии. СПб., 1900. С.92-93.

108. См. об этом также в издании «Славяне и Русь. Проблемы и идеи».

109. Regesta diplomatica… Bohemiae et Moraviae. Ò.1. Pragae, 1855. P.530.

110. Акты исторические, относящиеся к России, извлеченные из иностранных архивов и библиотек… А.И.Тургеневым. Т.1 СПб., 1841. С.351.

111. См. Великие духовные пастыри. М., 1999. С.237-238, 242-246. Таково чтение древнейшего списка. Дважды издававшая текст Н.А. Казакова «поправила» его по списку XVII в. на «Курскую» (даже не указав, как читалось в древнейшем списке) и перевела как «Курляндия», которой в XV–XVI вв. вообще еще не было.

112. С.Герберштейн. Записки о московитских делах. СПб., 1908, с.4.

113. Забелин И. Указ. соч. С.649.

114. Грот Л. Мифические и реальные шведы на севере России: взгляд из шведской истории // Шведы и Русский Север. Киров, 1997. С.153. Автор противопоставила древние времена, когда жители смежных территорий «старались бережно собирать фактические данные о своих соседях» с нынешними «просвещенными днями», «когда предрассудки часто подменяют реальные знания».